нервничая, поклонился. — Желаю всего наилучшего.
Дверь он прикрыл осторожно, только замок щелкнул в тишине.
— Слушай, по какому праву…
— Хахаля завела? — озлобленно прервал меня Игорь. — На стариков потянуло? Или наследство богатое?
Честно говоря, глубоко-глубоко во мне жила надежда, что не может он вот так запросто порвать со мной, что я значу для него что-то. Отпуск не брала, в самую жару никуда не уезжала, думала: может вместе. Ждала его, только не такого. Мало ли от него натерпелась, и теперь еще пьяное его хамство сносить? Нет уж, дудки. Я дверь распахнула, сказала громко:
— Ну-ка, катись отсюда.
Он следом в прихожую вышел, но еще в кураже был, осадить меня хотел.
— Чего на весь дом кричишь? Закрой дверь.
— Убирайся. И дорогу сюда забудь.
— Не дури, Верка, закрой дверь. Давай выясним…
— Нечего нам выяснять. Выметайся. А то кричать буду, людей подниму.
Знала я, что больше всего он всякого шума боится, гадости свои без лишних глаз делал, без свидетелей.
Наверное, и на работе его порядочным считали, кто бы иначе грамоту ему дал… Он и в самом деле опешил, не ожидал от меня такого. Голос понизил.
— Да перестань ты. Мало что между мужем и женой бывает. Муж я тебе или кто?
— А никто, — говорю и чувствую, что злорадно это у меня получается, колко. — Был муж да весь вышел. Иди, иди по-хорошему.
Тут что-то надломилось в нем, даже в лице изменился.
— Да ты что, Вера? Я же к тебе с чистым сердцем. Это же от ревности. А ревнует — кто любит. Я же в самом деле тебя люблю. Ну, прости меня. Хочешь, на колени стану!
Вижу: глаза у него мокнут. Понимаю, что пьяные сентименты, что коньяк его разлюбезный говорит, а жалко мужика, как-никак было промеж нас что-то… Может, в самом деле одиноко ему без меня, понял теперь…
— Ты опять за рулем выпил?
Уловил он перемену, воспрянул.
— Да не за рулем я, без машины… Это для храбрости — как к тебе идти.
Я засмеялась: где это видано, чтобы Игорь для храбрости?
А он осмелел, вплотную подошел, за руку попытался взять, в глаза заглядывает по-собачьи.
— Не надо, Игорь. Между нами все кончено. Иди с миром.
— Вера! — Он на колени опустился, ноги мои обнимает. — Прости… прости, Вера… Я же люблю тебя…
Какой женщине это не польстит, такая страсть, такое безумие?.. Но я еще поерепенилась.
— Встань, — говорю, — не унижайся. Вон спускается кто-то.
В самом деле шаги раздались на лестнице. А он свое:
— Пусть… пусть все видят… Не могу без тебя!
Тогда я дверь и закрыла…
В ту ночь мне казалось, что вернулась наша близость, что мы нужны друг другу, а размолвка наша — глупость, блажь. Верно Игорь говорил: мало ли чего между мужем и женой не бывает… Но проснулись утром — опять чужие. И говорить не о чем.
Игорь долго плескался в ванной, а вышел не свежий, хмурый. Молча покрутил бутылку с лошадью, но пить не стал, сдержался. Спросил:
— Этот принес? — Я не ответила, и он, оглядевшись, снова спросил. — Пусто стало. И „телека“ нет. В ремонте?
— Продала. Деньги нужны были.
— Позвонила бы мне… Хотя ты же гордая. Он в карман полез, и у меня сердце сжалось: если сейчас деньги предложит, я себя посчитала б… Но у него хватило ума понять это — сигареты достал, закурил. — Ну ладно, поехали, подброшу тебя.
— Ты же сказал — без машины.
— Мало ли что… Поехали.
— Мне рядом, дойду.
— Ну смотри. Тогда я двинусь. Надо еще к себе заскочить, побриться. — Уже в дверях добавил: — Да, чуть главного не забыл. Двадцать первого у меня день рождения. Помнишь? Как раз суббота. Я заеду за тобой.
Последнюю фразу он все-таки чуть вопросительно произнес, хотя и старался изо всех сил казаться уверенным. И в глаза не смотрел, избегал моего взгляда.
— На работе все в порядке? — спросила я неожиданно для себя.
Он настороженно посмотрел на меня, прикрыл отворенную было дверь. Хрипотца появилась в голосе, когда ответил:
— В порядке. А что?
— Да так. Показалось. Ладно, заезжай. Если субботник не объявят…
— А про работу почему спросила? — не отставал он.
— Я же сказала: вид у тебя такой…
В это время Игнатий Ефремович вышел из своей квартиры.
Игорь руку ему подал, как старому знакомому. Они вышли из подъезда вместе, и я слышала, как Игорь спросил:
— Вам куда? Я на машине, могу подбросить…
Но в окно увидела, что уехал он один».
Сережа, Сережа, что же ты делаешь!
Мне Керимова сказала, что ты приедешь на свидание ко мне, и день назвала. Я едва личного времени дождалась, села тебе писать.
Не надо, не приезжай, очень тебя прошу. Не пара мы, не быть нам абиэлу. У нас же односторонняя помощь будет, не взаимная, ты мне будешь помогать, а я обязанной быть не хочу. В вечном долгу жить невозможно. Пойми меня правильно, Сережа, не в обиду тебе все это говорю. Не смогу я жить с тобой из одного только чувства долга и благодарности. А любовь? Нет ее у меня. Боль я тебе причиняю, знаю, но лучше так, чем судьбу свою всю жизнь испытывать.
Я честно жить буду, много работать буду, другим помогать буду — вот в чем моя тебе благодарность. А большего ты не жди.
Прости меня, прости, если можешь.
Вера.
24 июня.
Из дневника осужденной Смирновой В.
«Все смешалось в душе. Слишком много выпало на мою долю сразу.
Последнее письмо мое Сергей, наверное, не получил. Мне сказали, что в воскресенье поведут на свидание, и я совсем голову потеряла. Все валилось из рук. До обеда норму не выполнила. Теперь
